Поскольку же Алим предпочитала общество Таны и других здешних слуг, а сам светловолосый обычно сидел, уставившись в огонь или уткнувшись в книгу, «остальной компанией» для Риэ из вечера в вечер становилась благородная леди. Отыскав уже на третий день среди чердачного хлама старую арфу, велев отчистить ее от пыли, она взялась развлекать их скромное общество музыкой и нежным пением — да терзать заодно, сама того не ведая, несчастного студиозуса. Ибо следил он, не отрываясь, за мельканьем тонких, обтянутых перчатками, девичьих пальчиков, слушал мягкий, не совсем уверенный голосок — и с каждым днем пропадал все больше. Восторг с нотками горькой печали, желание несбыточного полностью охватывали его, отвлекая даже от любимых книг. А барышня, будто нарочно, мучила долгими, задумчивыми взглядами да улыбкой, в которой виделись глупому сердцу радость и обещание… Но как мог нищий студент из вымершей от болотной лихорадки крестьянской общины на что-то надеяться? На подобных Юлии всю жизнь смотрел он лишь издали. Так было суждено оставаться и впредь, а значит — надо ли себя мучить?
К концу недели Риэ не выдержал да, наплевав на угрозы светловолосого, остался на вечер в библиотеке.
«Ну не явится же он за мной, в самом деле!» — уговаривал себя. Однако поглядывал на окруженный книжными полками дверной проем с легкой тревогой.
Как оказалось, Эдан — человек слова…
— Пошли! — распахнув дверь, с порога велел он.
— Не пойду! — вздрогнул и совсем по-детски отвернулся юноша.
Светловолосый бесцеремонно обошел его, наклонился, чтобы видеть лицо, вгляделся в глаза.
— Один прячется от всех в библиотеке, другая на грани истерики запирается в комнате… Как маленькие, ей-богу! — буркнул раздраженно. И затем вдруг спросил напрямик. — Тебе дорога леди Юлия?
Риэ застыл, мгновенно краснея, — но, к его чести, не стал отпираться.
— Я никогда не встречал девушку более трогательную и прекрасную! — выдохнул он.
Эдан скептически хмыкнул, однако свое мнение о достоинствах благородной леди решил оставить при себе.
— Тогда почему ты ничего не делаешь? — спросил вместо этого.
Искреннее изумление отразилось на лице студиозуса.
— Как можно? Она ведь высокая леди, образец благородства, чистоты и безупречности. А я — никто…
Светловолосый взглянул на него со снисхождением и жалостью — как на деревенского дурачка.
— Знаешь, Риэ, — покачал он головой, — для человека, так глубоко знающего историю, ты слишком плохо разбираешься в реалиях современной жизни… Это высокородные-то «образец благородства, чистоты и безупречности»? Да будет тебе известно, что сплетни о вольных нравах при дворе — скорее преуменьшение, вызванное стыдливостью разносящей их прислуги! Грехом для юной барышни там считается выбившийся из прически локон, но никак не выбравшийся поутру из ее спальни кавалер… Поверь, воспитание Юлии в этом смысле ничем не отличается от остальных!
— Да как ты можешь! — от всей души обиделся за даму сердца юноша.
— Давно известно: добродетель придумали для черни! — перебил его Эдан.
— Что все равно не отменяет разницы в наших с ней положениях! — порядком разозлившись, закричал Риэ. — Юлия из Дома Крови, высокородней которого только Правящий!..
— И этот Дом вот-вот отречется от своей непутевой дочери! Зная ее папочку, так и будет! Не дури, Риэ! — увещевал светловолосый. — Пользуйся своим единственным шансом! Если уж слишком щепетилен, или так печешься о честном имени девушки — жрец в здешнем Храме обвенчает вас по первому слову…
— Но что я могу дать ей? — вздохнул студент с усталостью и отчаяньем. — У меня нет даже крыши над головой…
— На первое время оставайся здесь: мне давно нужен был управляющий, — не раздумывая, предложил Эдан. — Мы ведь оба знаем, Риэ, что, не относись храмовники с таким страхом к любым доимперским верованиям, тот трактат уже давно обеспечил бы тебе теплое местечко в столичном университете! И, я уверен, вскоре так и будет, — если, конечно, тебе не придется тратить свои силы на бессмысленные скитания по глуши в поисках мизерного заработка! А коли так боишься остаться передо мной в долгу, так знай: в устройстве твоей судьбы у меня есть и свой интерес. Один древний текст, который очень мне хотелось бы понять… Ну как?
— И что за текст? — загорелся в глазах Риэ огонек интереса и надежды. Но тут же потух. — Юлия… мне откажет.
Светловолосый насмешливо фыркнул.
— А ты спроси! Она в своей комнате…
Набравшись вдруг решимости, юноша вскочил, вылетел из библиотеки. Спотыкаясь, взбежал по лестнице и замер, пытаясь отдышаться, перед дверью в спальню высокородной леди.
Постучал — уже совсем не так уверенно.
— Это я, — срывающимся голосом отозвался на короткое «кто?».
— Чего тебе? — голос девушки, хрипловатый и какой-то чужой, настораживал.
— Я могу войти? — заволновался студиозус.
— Входи.
Юлия открыла дверь, старательно отводя покрасневшие глаза.
— Ты плакала? — ужаснулся Риэ, вспомнив вдруг: Эдан что-то говорил об истерике.
— Нет, — всхлипнула она. — Чего ты хотел?..
— Я… — встревожено замялся юноша, уже не зная, будет ли его признание уместным.
— Ты избегаешь моего общества? — первой заговорила леди. — Я совсем тебе неинтересна? Ну, конечно, нет! Ты такой… кажется, ты знаешь обо всем на свете! А я… — она отвернулась. — Правильно Эдан зовет меня дурочкой!..
— Ты вовсе не дурочка! — горячо возмутился Риэ. — Доверчивая, может, немного легкомысленная, но не глупая! Тебя просто учили не тому! И, поверь, Эдан думает так же… — он осекся от внезапной, ядом влившейся в кровь, догадки. — Ты… неравнодушна к нему, да?..